Косабукин Михаил Кирьянович

Я родился и вырос в деревне, расположенной рядом с лесом, где находились партизанские отряды. Часто в деревне появлялись немецкие лазутчики, которые расспрашивали местных жителей о партизанах. Были случаи, когда в деревне выдавали информацию о партизанах и тех, к кому приходили партизаны, расстреливали. В 1943 году перед освобождением Гомеля к нам пришли партизаны и предупредили: «Уходите в лес, немцы будут угонять людей в Германию. Чем быстрее, тем лучше». В первый день большая часть деревни покинула свои дома. Мы выбрались на второй день. Это было летом, и мы готовились к уходу, занимая заранее подготовленные траншеи. Но немцы опередили нас и заняли эти траншеи. И когда мы начали уходить из деревни, немцы открыли огонь. Мы ползком, бегом через болото убежали домой, укрылись в погребе. В доме мы уже не жили, находились в погребах, т.к. приближалась линия фронта и была постоянная стрельба, рвались снаряды. Однажды рано утром, когда вышли из погреба, мы увидели немецкие машины около деревни. Слышались крики, грохот и плач. Мы узнали, что немцы выселяют людей. К тому времени, когда они дошли до нашего дома, мы уже собрали несколько вещей. Немцы обыскивали все: сено, солому и погреба. Если кого-то находили, убивали. Всех жителей собрали и погнали до следующей деревни, где уже были жители Васильевки и Марьино. Некоторые пытались убежать. Одного застрелили, другого бросили в яму и подкинули гранату. Одну ночь мы провели в Гомеле, в районе «монастырка», ночевали кто где. А утром нас поголовно посчитали и отправились в Мильчу (пригородная деревня). Довели до Мильчи, где находится железнодорожная станция. Нас разместили в домах и в школе, которую немцы использовали как конюшню. Утром уже нас вели на железнодорожную станцию. Там рассадили в товарные вагоны с окнами, забитыми колючей проволокой, а двери закрывались снаружи. Первая остановка была в Речице, станция была ограждена колючей проволокой, везде стояли немцы. Остановились, т.к. нужно было заправить паровоз (набрать воды и топлива). И нам разрешили выйти, чтобы набрать воды, но в это время налетели русские самолеты. Они не видели, кто находится на земле, и в один из составов сбросили бомбу, разбив последний вагон и покалечив людей (я думаю, что нас везли в качестве заложников, так как к нам было прикреплено несколько санитарных вагонов. Поэтому партизаны нас не трогали.) Когда мы прибыли в Брест, нас не выпускали из вагонов. Затем нас отправили в лагерь в Белосток. Там были два ряда колючей проволоки, на углах стояли вышки с часовыми и собаками. Внутри находились 2-3 барака, сделанные из досок и засыпанные опилками. Каждое утро нас выводили на осмотр. В бараках были 2-3-ярусные нары. Взрослых отправляли на работу, а детей оставляли с бабушкой Просковьей. В центре барака стояла буржуйка, а угля давали всего на сутки. Условия были отвратительными. Питание – раз в день: черпак один в пятилитровой кастрюле. Суп был темным, черным, с плавающими кусками картошки и свеклы. Если кто-то и хотел убежать, то было некуда. Туалет представлял собой большую деревянную конструкцию с выкопанной траншеей. Мать всегда заходила первой, чтобы убедиться, что там нет повешенных, утопленных узников. Она боялась нас травмировать. Моя двоюродная сестра умерла в лагере от голода и дизентерии. Мы ее вынесли в курточке на улицу, оставили на морозе возле барака, а немцы утром забрали ее тело. Местные поляки иногда проникали в лагерь и сообщали информацию о фронте. Узнали, что лагерь собираются уничтожить. Это было страшным известием для нас. Мы понимали, что нас будут убивать. Польские ребята предупредили узников, что нужно убегать из концлагеря. За туалетом был забор из колючей проволоки, которую заранее расцепили поляки. Туда мы и убегали. Было холодно и темно. Я помню, как поляки вели нас через высокий мост в частный дом с мансардой к деду Михалу и предостерегали, чтобы мы меньше выходили на улицу. Но нас никто не кормил. Приходилось выходить на улицу и попрошайничать. Польские ребята предупредили, что Красная армия подходит и будут уличные бои. Поэтому нам нужно было уходить. Они показали дорогу на хутор. Около хутора находился немецкий аэродром, а чуть правее военный городок, где был лагерь военнопленных. И Красная Армия часто бомбила эту местность по ночам. Через улицу бетонный погреб. Иногда нас туда пускали, а иногда говорили: «Советы бомбят, вас не тронут, а нам спрятаться надо». Помню, наш краснозвёздный самолет летел. Мы начали кричать: «ооо, наш, наш!». А красноармеец стал стрелять с пулемета, не услышав нас. К счастью, никто не был задет. Когда город освободили, мы вернулись к полякам. Пошли к коменданту и спросили: «Как можем вернуться на родину?» С Белостока отправлялась колонна машин за горючим в Барановичи. Нас разместили в самой последней машине. В дороге пыль забивала глаза. Мы промывали их водой, а иногда даже мочой. В конце концов нас привезли к военному коменданту. Нужно было добраться до Гомеля. Железной дороги прямой не было. Нас посадили в товарный поезд, направлявшийся в Бобруйск. До сих пор помню страшную картину, открывшуюся перед глазами. Вокруг железной дороги были видны перевернутые повозки и трупы лошадей, людей. Бобруйский «котёл» остался в памяти на всю жизнь. Когда мы прибыли в Гомель, до нашего дома оставалось всего 25 километров, которые мы преодолели пешком.