Гукова Феврония Никифоровна

До войны мы жили в Полоцке. Потом началась война. Слышно, как бомбили, как самолеты летали. Почти у каждого соседа были сделаны бомбоубежища – прятаться под землей. Папа больной был, у него была грыжа, тяжелую работу выполнять не мог. Вот помню, что бомбили, но немцев еще никаких не видели. Сколько прошло времени я не помню, потом в одно время мама схватила нас и в бомбоубежище, а папа остался дома. Сидели там долго, прошло время, нет папы, расстраиваемся, а выйти боимся, потому что было слышно, что как будто возле нас что-то взорвалось. Оказывается, в дом, где был отец, бросили бомбу, ему стало там плохо, чем-то ударило его. Мама нашла отца, удалось спасти его. Стекла были разбиты в доме, но мы еще жили там.

Прошло некоторое время. Вдруг заявляются к нам два немца с оружием. Сказали нам собираться быстро и ничего не дали с собой взять, кричали, если не соберемся быстро нас застрелят. Нас забрали в чем были. Но тогда тепло было. Посадили в открытую, без кузова машину и повезли на станцию. Согнали нас всех под конвоем в вагон-телятник в поезд. Долго это все происходило. Потом еще семьи привозили. Много полоцких было. Вагон был полностью загружен. Были ли еще вагоны не помню. Не поевши, как схватили, так и привезли. Ехали тоже очень, очень долго. Кушать очень хотелось, слабость уже такая была. Многие люди пытались убежать, когда поезд останавливался. Но их все равно ловили, одного даже говорили – застрелили, а так это было не знаю. А остальных обратно в вагон. только потом мы узнали, что нас везут в Германию. Сколько дней везли, не помню. Долго ехали, голодные, привезли в какое-то учреждение, там тоже долго сидели. Очень хотелось кушать, пить. Трудно рассказывать.

Хорошо помню, как привели нас уже в хороший дом, поставили в очередь и стали выдавать нам какую-то баланду и кусочек хлеба. Так мы были очень голодными, все это съели. Давали в каких-то бумажных пакетиках, я держала, разлила немножко и на меня кричали. Людей было очень много.

Потом снова повезли нас в открытой грузовой машине, куда неизвестно.  Когда ехали видны были хорошие дома, значит, ехали по какой-то дороге. А потом свернули с большой дороги на маленькую, лесную. Оказалось, что нас выбрал Бавр и привез к себе на хутор работать.  Когда привезли, сгрузили нас в какой- то сарай или пуню. С одной стороны были овцы, с другой стороны жили мы. Кроватей не было, спали на стеллажах, застеленной соломой, подушек не было. Помню, что была печка, мама грела воду помыться, еду. На второй день только стали давать кушать, давали очень мало, плохо очень кормили. В конце барака была отдельная комната, там жила женщина-надзиратель над нами. Она за нами смотрела, мама все кричала на нас, чтобы не ходили туда.

У Бавра, куда нас привезли, были и кони, и коровы, и овцы, и свиньи были. И день и ночь работали мама с папой. Всю работу выполняли. Помню, что мама нас все время прятала от Бавра – он был очень злой. Заставляли работать и меня. Как сейчас помню, полола помидоры и поломала, попортила много, маленькая же была и надзиратель очень сильно била по рукам. Папа был очень больной и сильно работать ему нельзя было, работы тяжелые были. Как-то стало ему плохо, лег, а Бавр его очень сильно избил, думал, что тот не хочет работать, папа чуть домой пришел. Так мы и мучались. Все под надзором делали. Кушать хотелось всегда и когда маму отправляли свиней кормить, мама тихонько выбирала у свиней, что те недоедят, тихонько прятала в карман и приносила нам. Долго мы так жили. Не помню, когда все закончилось.

Помню, что как-то нам дали много еды и маргарин, а мы же жили на хуторе, ничего не знали, ни сообщения никакого ничего. Оказывается, что уже немцы ушли, Бавр побоялся, что на него пожалуются.

Когда закончилась война нас повезли на вокзал в Витебск. Нам ехать некуда было, дома нашего не было уже, бабушку с дедушкой убили. И мы поехали в Витебск к маминому брату. Жили малые мы там, мама кое-как работала. После войны есть было нечего и мама ходила побиралась, хлеб просила. В Полоцк я уже потом переехала, вышла замуж.